Лет до 12-13 у меня не было страха вообще. Я не знала, как можно чего-то бояться в принципе - если не считать страха расстроить родителей и бабушку с дедушкой. Лезла туда, где горело, летало, рвалось. Наши детские игрушки - патроны, порох, велики, самодельные луки, рогатки, пестики с пистонами. Мы чаще жили в гарнизонах, закрытых для всякого транспорта, поэтому в "казаки-разбойники" играли на великах, носились как угорелые, ходили с вечно изодранными коленями, жёлто-синими от ушибов ногами и часто фингалами под глазом. Мамы наши только устало повторяли: "Ну вы же девочки..." или "Эти дети никогда не заживут". Мы лазили в танки, катались на папиных бтрах, любимое занятие было - поджечь взрывпакет, сунуть его в солдатскую походную кружку, втоптать её вверх дном в песок и быстро слинять в кусты. Бац! Летит! Падает - металлический кружок, сбоку ручка. То, что эта фигня могла бы оторвать кому-нибудь ногу на раз-два мы знали, но было пофигу. Мы кидали патроны в костёр и прыгали вокруг, распевая, как нам думалось, песни настоящих индейцев. Даже после того как один такой патрон ранил меня в ногу, пусть и несильно, выбив небольшой кусочек кости, мы продолжали эти игры. Санька как-то намазал лицо серебрянкой - он был вождь. Плясал у костра, серебрянка занялась, он обгорел - без бровей, ресниц, волос остался. Но этого тоже хватило примерно на неделю, потом он опять был Большой Вождь Племени Бешеных Обезьян. Мы сигали в реку, не зная, есть ли там вообще дно и можем ли покалечиться о подводные камни. И никто не покалечился, не утонул, не разбился. Мы играли на стрельбищах и полигонах, носились на великах, падали в овраги, нас заваливало кирпичом на стройках - отделывались царапинами. И страшно не было. Мамы плакали, папы ругались, но нас это не "лечило". Пока мы не выкинули фортель, за который даже наши педагогичные родители отходили нас ремнями по задницам. Всех до одного.
Рядом с нашим закрытым гарнизоном, то бишь по ту сторону забора, огораживающего наши "разрешённые" земли, находилась десантная учебка с парашютным тренажёром. Это такая здоровенная башня, не знаю, какой точно высоты, но лезли мы наверх бесконечно долго, ощущение помню - будто по стремянке на двадцатый этаж. С этой высокой и в принципе ничем не огороженной площадки шли вних два жёлоба, в них вставлялись какие-то шарниры или что там, к которым крепилось снаряжение - всякие ленты с карабинами. Суть была в том, что десантник должен был правильно надеть этот квази-парашют, сигануть вниз и на изломе жёлоба рвануть кольцо. Рванул - безопасно долетел вниз по спускающейся железке до земли, там встретили. Не вовремя дёрнул - виси, болтай ногами. Мы про эти кольца ни черта не знали - это раз. И стропы на себе запутали так, как считали правильным - ну, в кино-то про десантников мы всё видели, и вообще как дети командиров точно знаем, как оно должно быть. Это два. Когда мы зависли на какой-то непомерной высоте над зелёной травкой и песочком, страшно тоже не было. Было забавно, орали во все глотки: "Мы лётчики! Чур я Гагарин!" и вопили песню про орлят. Именно на наше "пение" и сбежались перепуганные пропажей детей родители. Как нас снимали, уже не помню. Решением родительского совета всех восьмерых выпороли. Основательно. И больше мы не лазили за забор. И долго не носились на великах. И даже пытались не собираться вместе, потому что нам было смертельно стыдно. Но не страшно. Не страшно.
Одного не понимаю: как мы тогда все к чертям не перекалечились.